Главная / Эротические рассказы / Классика
Название: Васька красный
Раздел: Классика
Автор: М.Горький
Страницы:
[an error occurred while processing this directive][01]
[an error occurred while processing this directive][02]
[an error occurred while processing this directive][03]
Недавно в публичном доме одного из поволжских
городов служил человек лет сорока, по имени
Васька, по прозвищу Красный. Прозвище было дано
ему за его ярко-рыжие волосы и толстое лицо цвета
сырого мяса.
Толстогубый, с большими ушами, который торчали
на его черепе, как ручки на рукомойнике, он
поражал жестоким выражением своих маленьких
бесцветных глаз; они заплыли у него жиром.
блестели, как льдины, и, несмотря на его сытую,
мясистую фигуру, всегда взгляд его имел такое
выражение, как; будто этот человек был всегда
смертельно голоден. Невысокий и коренастый, он
носил синий казакин, широкие суконные шаровары и
ярко вычищенные сапоги с мелким набором. Рыжие
волосы его вились кудрями, и когда он надевал на
голову свой щегольской картуз, они, выбиваясь
из-под картуза кверху, ложились, на околыш
картуза, - тогда казалось, что на голове у Васьки и
надет красный венок.
Красным его звали товарищи, а девицы прозвали
его Палачом, потому что он любил истязать их.
В городе было несколько высших учебных
заведений, много молодежи, поэтому дома
терпимости составляли в нем целый квартал:
длинную улицу и несколько переулков. Васька был
известен во всех домах этого квартала, его имя
наводило страх на девиц, и, когда они
почему-нибудь ссорились и вздорили с хозяйкой, -
хозяйка грозила им:
Смотрите вы!.. Не выводите меня из терпения, - а
то как позову я Ваську Красного!..
Иногда достаточно было одной этой угрозы, чтоб
девицы усмирились и отказались от своих
требований, порой вполне законных и
справедливых, как, например, требование
улучшения пищи или права уходить. из дома на
прогулку. А если одной угрозы оказывалось
недостаточно для усмирения девиц,- хозяина звала
Ваську.
Он приходил медленной походкой человека,
которому некуда было торопиться, запирался с
хозяйкой в ее комнате, к там хозяйка укалывала
ему подлежащих наказанию девиц.
Молча выслушав ee жалобу, он кратко говорил ей:
- Ладно...
И шел к девицам. Они бледнели и дрожали при нем,
он это видел и наслаждался их страхом. Если сцена
разыгрывалась в кухне, где девицы обедали и пили
чай, - он долго стоял у дверей, глядя на них,
молчаливый и неподвижный, как статуя, и моменты
его неподвижности были не менее мучительны для
девиц, как и те истязания. которым он подвергал
их.
Посмотрев на них, он говорил равнодушным и
сиплым голосом:
- Машка! Или сюда...
- Василий Мироныч! - умоляюще говорила девушка.-
Ты меня не тронь! Не тронь... тронешь - удавлюсь я...
- Иди, дура веревку дам! - равнодушно, без усмешки
говорил Васька.
Он всегда добивался, чтоб виновные сами шли к
нему.
- Караул кричать буду... Стекла выбью!..-
задыхаясь от страха, перечисляла девица все, что
она может сделать.
- Бей стекла,- а я тебя заставлю жрать их! -
говорит Васька.
11 упрямая девица сдавалась, подходила к Палачу;
если же она не хотела сделать этого, Васька сам
шел к ней, брал ее за волосы и бросал на пол. Ее же
подруги, - а зачастую и единомышленницы,-
связывали ей руки и ноги, завязывали рот, и тут же,
на полу кухни и на глазах у них, виновную пороли.
Если это была бойкая девица, которая могла и
пожаловаться, ее пороли толстым ремнем, чтобы не
рассечь ее кожу, и сквозь простыню, смоченную
водой, чтоб на теле не оставалось кровоподтеков.
Употребляли также длинные и тонкие мешочки,
набитые песком и дресвой, - удар таким мешком по
ягодицам причинял человеку тупую боль, и боль эта
не проходила долго...
Впрочем, жестокость наказания зависела не
столько от характера виновной, сколько от
степени ее вины и симпатии Васьки. Иногда он и
смелых девиц порол без всяких предосторожностей
и пощады; у него в кармане шаровар всегда лежала
плетка о трех концах па короткой дубовой
рукоятке, отполированной частым употреблением. В
ремни этой плетки была искусно вделана
проволока, из которой на концах ремней
образовывалась, кисть. Первый же удар плетки
просекал кожу до кистей, и часто, для того, чтобы
усилить боль, па иссеченную сипну приклеивали
горчичник или же клали тряпки, смоченные круто
соленой водой.
Наказывая девиц, Васька никогда не злился, он
был всегда одинаково молчалив, равнодушен, и
глаза его не теряли выражения ненасытного
голода, лишь порой он прищуривал их, отчего они
становились острее...
Приемы наказании не ограничивались только
этими, нет - Васька был неисчерпаемо
разнообразен, и его изощренность в деле
истязания девиц возвышалась до творчества.
Например, в одном из заведений девица Вера
Коптева была заподозрена гостем в краже-у него
пяти тытысяч рублей. Гость этот, сибирский купец,
заявил полиции, что он был в комнате Веры с ее
подругой Сарой Шерман: иоследняя, посидев с ним
около часа, ушла, а с Верой он оставался всю ночь и
ушел от неё пьяный.
Делу дан был законный ход; долго тянулось
следствие: обе обвиняемые были подвергнуты
предварительному заключению, судились и, по
недостатку улик, были оправданы.
Возвратясь после суда к своей хозяйке, подруги
снова попали под следствие; хозяйка была уверена,
что кража - дело их рук, п желала получить свою
долю.
Саре удалось доказать, что она не участвовала в
этой краже; тогда хозяйка ревностно принялась за
Веру Коптеву. Она заперла ее в баню и там кормила
соленой икрой, но, несмотря на это и многое
другое, девица не сознавалась, где спрятала
деньги. Пришлось прибегнуть к помощи Васьки.
Ему было обещано сто рублен, если он допытается,
где деньги.
И вот однажды ночью в баню, где сидела Вера,
мучимая "каждой, страхом и тьмой, явился
дьявол.
Он был в черной лохматой шерсти, а от шерсти его
исходил запах фосфора и голубонатый светящийся
дым. Дно огненные искры сверкали у него вместо
глаз. Он встал перед девушкой и страшным голосом
спросил ее:
- Где деньги?..
Она сошла с ума от ужаса.
Это было зимой. Поутру другого дня её, босую и в
одной рубашке, вели из бани в дом по глубокому
снегу, она же тихонько смеялась и говорила
счастливым голосом:
- Завтра я с мамой опять пойду к обедне... опять
пойду... опять пойду к обедне...
Когда Сара Шерман увидала ее такой, она тихо и
растерянно объявила при всех:
А ведь деньги-то украла я...
Трудно скапать, чего больше было у девиц к
отношении к Ваське: страха перед ним или
ненависти к нему.
Все они наигрывали с ним и заискивали у него,
каждая из них усердно добивалась чести быть его
любовницей, и в то же время все они подговаривали
своих "кредитных" друзей сердца, гостей и
знакомых "вышибал" избить Ваську. Но он
обладал страшной силон и допьяна никогда не
налипался - трудно было сладить с ним. Не раз ему
подсыпали мышьяк к пищу, чай и пиво, и однажды
допольно удачно, но он выздоровел. Он как-то
узнавал обо всем, что предпринималось против
него; но незаметно было, чтоб знание того, чем он
рискует, живя среди бесчисленных врагов,
понижало или повышало его холодную жестокость к
девицам. Равнодушно, как всегда, он говорил:
- Знаю я, что вы меня зубами бы загрызли, кабы
случай вышел вам... Ну, только напрасно вы
яритесь... ничего со мной не будет.
И, оттопырив свои толстые губы, он фыркал в лица
им, - должно быть, смеялся над ними.
Он водил компанию с полицейскими, с такими же,
как сам он, "вышибалами" и с сыщиками,
которых всегда много бывает в публичных домах. Но
среди них у него не было друзей, ни одного из
своих знакомых он не желал видеть чаще других, ко
всем относился одинаково ровно и совершенно
безучастно.
С ними он пил пиво и говорил о скандалах, каждую
ночь случавшихся в околотке. Сам он никуда не
ходил из своего дома, если его не звали "по
делу", то есть за тем, чтоб выпороть или - как
там говорилось - "постращать" чью-нибудь
девицу.
Дом, в котором он служил, принадлежал к числу
заведений средней руки, за вход в него с гостей
брали по три рубля, за ночь - по пяти. Хозяйка дома,
Фекла Ермолаевна, сырая дородная женщина лет под
пятьдесят, была глупа, зла, побаивалась Васьки,
очень ценила его и платила ему но пятнадцати
рублей в месяц при ее столе и квартире -
маленькой, гробообразной комнате на чердаке. В ее
заведении, благодаря Ваське, среди девиц царил
самый образцовый порядок; их было одиннадцать, и
все они были смирны, как овцы.
Находясь в добродушном настроении и
разговаривая со знакомым гостем, Фекла
Ермолаевна часто хвасталась своими девицами, как
хвастаются свиньями или коровами.
У меня товарец первый сорг,- говорила она,
улыбаясь довольно к гордо.- Девочки все свежие,
ядреные - самая старшая имеет двадцать шесть лет.
Она, положим, девица в разговоре неинтересная,
так зато в каком теле! Вы посмотрите, батюшка,-
дивное диво, а не девица. Ксюшка! Поди сюда...
Ксюшка подходила, уточкой переваливаясь с боку
набок, гость "смотрел" ее более или менее
тщательно и всегда оставался доволен ее телом.
.'Это была девушка среднего роста, толстая и
такая плотная - точно ее молотками выковали.
Грудь у нее могучая, высокая, лицо круглое, рот
маленький с толстыми ярко-красными губами.
Безответные и ничего не выражавшие глаза
напоминали о двух бусах на лице куклы, а курносый
нос и кудерьки над бровями, довершая ее сходство
с куклой, даже у самых невзыскательных гостей
отбивали всякую охоту говорить с нею о чем-либо.
Обыкновенно ей просто говорили:
- Пойдем!..
И она шла своей тяжелой, качающейся походкой,
бессмысленно улыбаясь и поводя глазами справа
налево, чему ее научила хозяйка и что называлось
"завлекать гостя". Её глаза тау привыкли к
этому движению, что она начинала "завлекать
гости" прямо с того момента, когда, пышно
разодетая, выходила вечером в зал, еще пустой, и
так ее глаза двигались из стороны в сторону всё
время, пока она была в зале: одна, с подругами или
гостем - все равно.
У нее была ещё одна странность: обвив свою
длинную косу цвета нового мочала гокруг шеи, она
опускала конец, ее на грудь и все время держалась
за нее левой рукой,- точно петлю носила на шее
своей...
Она могла сообщить о себе, что зовут ее Аксинья
Калугина, а родом она из Рязанской губернии, что
она девица, "согрешила" однажды с
"Федькой", родила и приехала в этот город с
семейством "акцизного", была у него
кормилицей, а потом, когда ребенок умер, ей
отказали от места и "наняли" сюда. Вот уже
четыре года она живет здесь...
- Нравится? - спрашивали её.
- Ничего. Сыта, обута, одета... Только беспокойно
вот... И Васька тоже... дерется всё, чёрт...
- Зато весело?!
- Где? - спрашивала она, "завлекая гостя".
- Здесь-то... разве не весело?
- Ничего!..- отвечала она и, поворачивая головой,
осматривала зал, точно желая увидеть, где оно тут,
ато веселье.
Вокруг нее всё было пьяно и шумно и всё - от
хозяйки и подруг до формы трещин на потолке - было
знакомо ей.
Говорила она густым, басовым голосом, а
смеялась лишь тогда, когда ее щекотали, смеялась
громко, как здоровый мужик, и вся тряслась от
смеха. Самая глупая и здоровая среди своих
подруг, она была менее несчастна, чем они, ибо
ближе их стояла к животному.
Разумеется, больше всего скопилось страха пред
Васькой и ненависти к нему у девиц того дома, где
он был "вышибалой". В пьяном виде девицы: не
скрывали этих чувств и громко жаловались гостям
на Ваську; но, так как гости приходили к ним не
затем, чтоб защищать их, жалобы не имели
последствий. В тех же случаях, когда они
возвышались до истерического крика и рыдании и
Васька слышал их,- его огненная голова
показывалась в дверях зала и равнодушный,
деревянный голос говорил:
- Эк ты, не дури...
- Палач! Изверг! - кричала девица.- Как ты смеешь
уродовать меня? Посмотрите, господин, как ок меня
расписал плетью...- П девица делала попытку
сорвать с себя лиф...
Тогда Васька подходил к ней, брал ее за руку и,
не изменяя голоса,- чти было особенно сграшно,-
уговаривал ее:
- Не шуми... угомонись. Что орешь без толку?
Пьяная ты... смотри!
Почти всегда этого было достаточно, и очень
редко Ваське приходилось уводить девицу из зала.
Никогда никто из девиц не слыхал от Васьки ни
одного ласкового слова, хотя /многие из них были
его наложницами. Он брал их себе просто:
нравилась ему почему-либо та или тга, и он гопорил
ей:
- Я к тебе сегодня почевать приду... Затем он
ходил к ней некоторое время и переставал ходить,
не говоря ей ни слова.
- Ну и чёрт! - отэывались о нём девицы.- Совсем
деревянный какой-то...
В своем заведении он жил по очереди почти со
всеми девицами, жил и с Аксиньей. И именно во
время своей связи с ней он се однажды жестоко
выпорол.
Здоровая и ленивая, она очень любила спать и
часто засыпала в зале, несмотря на шум,
наполнявший его. Сидя где-нибудь в углу, она вдруг
переставала "завлекать гостя" своими
глупыми глазами, они неподвижно останавливались
на каком-нибудь предмете, потом веки медленно
опускались и закрывали их и нижняя губа ее
отвисала, обнажая крупные белые зубы. Раздавался
сладкий храп, вызывая громкий смех подруг и
гостей, по смех не будил Аксинью.
С ней часто случалось это; хозяйка крепко
ругала ее, била но щекам, но побои не спугивали
сна: поплачет после них Аксинья и снова спит.
И вот за дело взялся Васька.
Однажды днем, когда девица заснула, сидя па
диване рядом с пьяным гостем, тоже дремавшим,
Васька подошел к ней и , молча взяв за руку, новел
ее за собой.
- Неуж-то бить будешь? -спросила его Аксинья.
- Надо...- сказал Васька.
Когда они пришли и кухню, он велел ей раздеться.
- Ты хоть не больно у'ж...- попросила его Аксинья.
- Ну, ну...
Она осталась и однон рубашке.
- Снимай! - скомандовал Васька.
- Экой ты озорник! - вздохнула девушка и спустила
с себя рубашку.
Васька хлестнул её ремнем по плечам.
- Иди на двор!
Страницы:
[an error occurred while processing this directive][01]
[an error occurred while processing this directive][02]
[an error occurred while processing this directive][03]
Прислать свой рассказ nogotok2000@gmail.com
|